Папийон - Страница 119

119

Солнце уже коснулось линии горизонта — вот-вот исчезнет. Значит, уже шесть или около того. Будем надеяться, что ночь окажется не слишком тяжелой, ведь именно сырая промокшая одежда и холод изнуряют больше всего.

Я отпил добрый глоток из кожаной фляги Сантори и съел две пригоршни мякоти кокоса. Совершенно довольный всем и вся, и прежде всего собой, высушил руки на ветру и закурил сигарету — блаженство! Перед самым наступлением темноты Сильвен взмахнул полотенцем, я сделал то же: единственный способ пожелать друг другу спокойной ночи. Он находился на прежнем расстоянии. Я сел, вытянув ноги во всю длину, высушил, насколько это было возможно, свитер, натянул его через голову. Даже сырыми эти свитера помогают сохранить тепло и согреться, когда заходит солнце. Как только оно скрылось, я сразу почувствовал, что зябну.

Ветер крепчал. Лишь на западе низко нависшие над горизонтом облака хранили розовый отблеск. Все остальное небо было затянуто мглой, сгущавшейся с каждой минутой. Ветер дул с востока, там облаков видно не было. Значит, и дождя не предвидится.

Я расправил цепь и прикрепил ее к поясу, хорошо смазанная гайка на этот раз подалась легко, тогда я слишком сильно ее закрутил. Теперь я чувствовал себя спокойнее, уже не опасаясь свалиться во сне в воду и потерять мешки.

Да, ветер все крепчал, и волны становились выше, а провалы между ними делались все глубже. Но, несмотря на все это, плот держался на воде превосходно.

Совсем стемнело. Небо усеяли миллионы звезд, самым ярким было созвездие Южного Креста. Товарища своего я не видел. Эта ночь должна была стать самым ответственным моментом в нашем путешествии — если повезет и ветер все время будет дуть с неослабевающей силой, то к утру мы должны пройти приличное расстояние.

Ветер усиливался. Из-за моря медленно поднималась луна. Сначала она была красноватого оттенка, а когда она взошла уже довольно высоко, я отчетливо различил на ней темные пятна, делающие ее похожей на круглое, несколько обиженное личико.

Значит, уже больше десяти. Темнее не становилось, луна поднималась все выше и заливала море голубоватым светом, волны отливали серебром, и это странное подвижное мерцание слепило глаза. Почему-то я не мог отвести от него взгляда, хотя глаза болели и слезились, раздраженные еще солнцем и соленой водой. Понимая, что делать этого не следует, я выкурил одну за другой три сигареты подряд.

Плот вел себя хорошо, покорно поднимался и опускался вместе с волнами. Я продолжал пребывать в сидячем положении, хотя ноги сильно затекли и водой меня заливало до пояса. Но свитер оставался сухим с тех пор, как я просушил его на ветру. Глаза болели ужасно. Я закрывал их. время от времени впадая в дремоту. «Нельзя, нельзя спать, приятель!» Легко говорить «нельзя»... Я больше был не в силах держаться. Черт! Я отчаянно старался побороть сонливость, навалившуюся на меня словно каменная глыба, отключался, снова просыпался, чувствуя острую боль в висках и затылке. И тогда я вытащил зажигалку и начал прижигать себя, прикладывая язычок пламени то к правому предплечью, то к шее.

И еще меня снедала жгучая неуемная тревога, побороть которую никак не удавалось. Что если я засну? Если упаду в море? Разбудит ли меня холодная вода? Все же это был очень разумный шаг — приковать себя цепью. Ни в коем случае нельзя терять мешки — в них сейчас сосредоточена сама моя жизнь. Ужасно глупо свалиться во сне в воду, чтоб никогда больше не проснуться.

Вот уже несколько минут я сижу на плоту промокший до нитки. Меня захлестнула поперечная волна, налетевшая на плот с правой стороны. Должна же когда-нибудь подойти к концу эта вторая ночь путешествия? Интересно, сколько теперь времени? Судя по тому, что луна начала клониться к западу, где-то около двух-трех ночи.

Мы находились в море уже часов тридцать. Вредная волна оказалась по-своему полезной — холодная вода помогала окончательно побороть сонливость. Я весь дрожал, но зато больше не составляло труда держать глаза открытыми. Ноги совершенно закоченели, и я решил сесть на них. Руками по очереди я подогнул их под себя. Может, в этом положении удастся хоть немного отогреть заледеневшие ступни?

В этой позе, скрестив ноги, я просидел довольно долго. Смена положения помогла. Луна прекрасно освещала море, и я все пытался высмотреть Сильвена, но теперь она сместилась вправо, светила прямо в лицо, и я плохо различал все вокруг. Никого... Сильвену нечем было привязать себя к плоту, кто знает, может, он уже свалился с него?.. В отчаянии я безуспешно всматривался в море.

Ветер дул сильно, но ровно, без внезапных порывов, и привыкнув к этому ритму, я прочно сидел на своих мешках, словно слился с ними.

Я пялился по сторонам с таким усердием, что постепенно мной целиком овладела мысль о необходимости увидеть своего приятеля во что бы то ни стало. Высушив пальцы на ветру, я свистнул как можно громче. Прислушался. Нет ответа... А умеет ли Сильвен свистеть сквозь пальцы? Я не знал. Надо прежде было спрашивать. И потом вполне можно было смастерить пару свистков. Я проклинал себя, что не подумал об этом. Затем, приложив ладони ко рту рупором, закричал: «О-го-го!» Единственный ответ — свист ветра и шлепанье волн о плот.

Я не мог больше выносить этого и встал во весь рост; балансируя на мешках и придерживая цепь левой рукой, простоял так, пока волны не подбросили меня раз пять подряд, не меньше. Справа никого, слева тоже, впереди такая же картина. Может, он сзади? Но встать снова и обернуться я не рискнул. Единственное, что я различил, — это сплошная линия по левую руку, густо-черная в лунном свете. Наверняка лес...

119