Папийон - Страница 63

Стрельба выгнала охрану на улицу. Нас окружили часовые, направив на нас ружья, а я сидел в круге света от мощного ручного фонаря и плакал от бессильной ярости. К тому же охранники никак не верили, что я не могу подняться. И так, подгоняемый ударами прикладов, я на коленях вполз в тюрьму. Клозио прыгал на одной ноге, так же передвигался и колумбиец. От удара прикладом— из раны на голове у меня сочилась кровь.

Стрельба разбудила дона Грегорио, к счастью для нас, спавшего в эту ночь у себя в кабинете, на дежурстве. Если бы не он, то мерзавцы наверняка прикончили бы нас прикладами. Причем колотил злее всех тот самый охранник, которого я подкупил. Дон Грегорио положил конец избиению и даже пригрозил отдать под суд того, кто нанес нам серьезные увечья. Эти магические слова словно лишили негодяев силы.

На следующий день ногу Клозио загипсовали в больнице, костоправ вправил колумбийцу колено и перевязал. За ночь лодыжки мои распухли и стали размером с голову, к тому же они были черно-красного цвета от кровоизлияния, и врач по три раза на дню прикладывал к ним пиявок. Насосавшись крови, эти твари отпадали сами, и их помещали в уксус, который, оказывается, производил на них животворное воздействие. На голову было наложено шесть швов. Меня пришел навестить Жозеф вместе со своей женой Ани. Оказывается, сержант и три охранника являлись каждый в отдельности за своей долей из половинок банкнот. Ани спросила, что ей делать. Я посоветовал заплатить, так как они сдержали слово, и провал побега — не их вина.

Недели через две опухоль на ногах спала наполовину и меня направили на рентген. Сломанными оказались две пяточные кости. Я был обречен на плоскостопие до конца жизни.

В газете за 12 октября я прочитал, что пароход придет за нами в конце месяца. Назывался он «Мана». Итак, у нас оставалось всего восемнадцать дней, и надо было разыграть последнюю карту. Но какую тут, к дьяволу, карту разыграешь со сломанными ногами?

Жозеф был в отчаянии. Вся французская колония скорбела о моей судьбе.

Наутро 13 октября, снедаемый страхом, я сидел и смотрел на пузырек с кристаллами пикриновой кислоты, после принятия которой появляются все симптомы желтухи. Если я приму ее и меня положат в больницу, выбраться оттуда будет куда легче с помощью Жозефа. На следующий день, четырнадцатого, я стал желтее, чем лимон. Дон Грегорио явился во двор взглянуть на меня. Я, лежа в тени и выставив ноги на солнышко, сразу взял быка за рога:

— Отправьте меня в больницу и сразу получите девять тысяч!

— Француз, я постараюсь. И не из-за десяти тысяч, нет! Мне больно видеть, как ты отчаянно борешься за свою свободу и все напрасно. Но вряд ли они согласятся держать тебя там после этой статьи в газете. Вот чего я опасаюсь...

Через час врач направил меня в больницу. Из «скорой помощи» меня вынесли на носилках и после тщательного обследования и анализа мочи ровно через два часа снова отослали в тюрьму, даже не сняв с этих, самых носилок.

19, четверг. Меня пришла навестить жена Жозефа Ани. Она принесла сигареты, пирожные, конфеты, но что гораздо важнее — подсказала мне идею.

— Папийон, дорогой! Ты сделал все возможное и невозможное, чтобы выйти на свободу. Но судьба обошлась с тобой так жестоко! Единственное, что тебе остается, — это взорвать эту тюрьму к чертовой матери!

— А почему бы и нет?! Почему бы действительно не взорвать эту старую тюрьму? Вот будет радость колумбийцам! Ведь им придется строить новую, где, надеюсь, будут соблюдены все санитарные нормы.

На прощание я сказал Ани:

— Пусть Жозеф зайдет ко мне в воскресенье. В воскресенье, 22-го, Жозеф был у меня.

— Послушай, переверни все вверх дном, но вынь да положь мне динамитную шашку, детонатор и бикфордов шнур. К четвергу! А я к этому времени раздобуду дрель и сверла.

— Зачем это все?

— Собираюсь подорвать тюремную стену средь бела дня. Помнишь, ты говорил мне о поддельном такси за пять тысяч песо? Так вот, пусть оно ждет меня каждый день с восьми утра до шести вечера. Будешь выдавать ему по пять сотен в день, если ничего не произойдет, а если все получится, дашь сразу пять тысяч. Через пролом в стене меня пронесет на спине колумбиец, он сильный. Дотащит до такси, а там его дело.

— Можешь на меня рассчитывать, — кивнул Жозеф.

Потом я отозвал в укромный уголок все того же колумбийца, рассказал ему о своем плане и спросил, хватит ли у него сил пронести меня на спине метров двадцать — тридцать до такси. Он согласился тотчас же. Так что с этим все было в порядке. Затем Матуретт сходил за сержантом, который получил в свое время три тысячи и так зверски отдубасил меня во время последнего побега.

— Сержант Лопес, надо бы поговорить.

— Чего еще?

— Я дам две тысячи, а ты раздобудешь мне мощную трехскоростную дрель и шесть сверл разного диаметра.

— Денег нету.

— Вот тебе пятьсот.

— Получите завтра, во вторник, при смене караула в час дня. И смотрите, чтоб две тысячи были готовы!

Во вторник ровно в час я получил все заказанное в жестяной банке.

В четверг, 26-го, Жозеф не пришел. Время свидания истекало, как вдруг меня вызвали. Это пришел посыльный от Жозефа, какой-то старый морщинистый француз.

— То, о чем вы просили, в батоне хлеба.

— Вот две тысячи для таксиста, по пятьсот за каждый

день.

— Водитель — старик перуанец. Но парень боевой, как петух. О нем не беспокойтесь. Чао!

— Чао!

Чтобы батон не привлекал внимания, они уложили вместе с ним в большой бумажный пакет сигареты и спички, копченые сосиски, салями, масло. Когда меня обыскивали, я подарил охраннику пачку сигарет, спички и две маленькие сосиски. Он сказал: