Папийон - Страница 12

— Привет, Мохран, как дела?

— Нормально, Папийон. Как ты? Нормально?

— Да куда там, хреново. Вот, пришел сказать твоим ребятам, что Гальгани — мой друг. И если с ним что случится, то ты, Жирандо, получишь первый, а потом все остальные. Вот такой расклад.

Мохран поднялся. Он был высокий, почти с меня ростом, и широкоплечий. Видно, мои слова задели его за живое, он уже собрался броситься в бой, но тут я вытащил из рукава скальпель и сказал:

— Только дернись, убью как собаку!

Все это — и сам факт, что у меня имелся скальпель в таком месте, где все время обыскивают, и длина его лезвия — произвело на него должное впечатление. И Мохран сказал:

— Я встал, чтобы потолковать, а не драться. Я знал, что он врет, но не собирался уличать.

— Ладно, почему не потолковать... Это можно.

— Я не знал, что Гальгани твой друг. Думал, он так, сопляк недоделанный. А ты сам знаешь, Папийон, коли человек собирается бежать, ему нужны бабки.

— Это верно. Каждый человек имеет право бороться за свою жизнь, Мохран. Но только держись подальше от Гальгани, понял? Поищи в другом месте.

Он протянул мне руку, я крепко пожал ее. Можно считать, пока пронесло. Потому как если б я убил этого типа, то на следующий день меня никуда бы не отправили. Чуть позже я понял, какую серьезную совершил ошибку. Мы с Гальгани ушли.

Я сделал еще одну попытку убедить его забрать патрон, на что он ответил:

— Завтра, перед отправкой.

Но завтра он как сквозь землю провалился, так что пришлось подниматься на борт с двумя патронами.

В ту ночь ни один из нас, а в камере нас было одиннадцать человек, не промолвил ни слова. Все думали об одном: сегодня последний день на земле Франции. И каждый заранее тосковал и не мог примириться с мыслью, что покидает родину раз и навсегда, что в конце пути нас ждет неведомая земля, неведомый и чуждый образ жизни.

Итак, что мы имеем? Мне двадцать шесть, я крепок и здоров, в кишках у меня пять тысяч шестьсот собственных франков и еще два с половиной куска, принадлежащих Гальгани. У моего товарища Дега своих десять кусков.

Итак, все складывается не так уж плохо. Как только мы доберемся, попробую бежать вместе с Дега и Гальгани.

Это главное, на чем следует сосредоточить силы. Я прикоснулся пальцем к лезвию. Холодная сталь вселяла чувство уверенности. Хорошо, что в руках у меня такое грозное оружие. В его полезности я убедился только что, разговаривая с арабами.

В три часа ночи к решетке нашей камеры положили одиннадцать мешков. Все полные, и на каждом ярлык. Мне удалось прочитать надпись на одном из них: «К. Пьер, 30 лет, 1 м 73 см, талия 42, размер обуви 41, номер такой-то». Этот Пьер К. был тот самый Придурок Пьеро из Бордо, что получил двадцать лет за непреднамеренное убийство.

Парень он был неплохой, среди уголовников завоевал репутацию порядочного. Бирка показала, насколько серьезно и организованно подходят власти к проблеме экипировки. Уж куда лучше, чем в армии, где все надо примерять или вещи просто раздаются на глазок. Здесь же все аккуратно записывали и каждый человек получал одежду и обувь точно своего размера. Из мешка торчал кусочек ткани, по нему было видно, какого цвета форма — белая с вертикальными красными полосами. Да, в таком костюме незамеченным далеко не уйдешь!

Придурок Пьеро подошел к решетке и спросит

— Ну как, все нормально, Папи?

— Нормально. А ты?

— Знаешь, лично я всегда мечтал прошвырнуться в Америку. Но я картежник, причем заядлый, и все никак не удавалось скопить. А тут такой подарок! Причем бесплатно

— Гляди, Пьеро! Вон, видишь, твой мешок.

Он наклонился и внимательно прочитал надпись на бирке и, медленно выговаривая каждое слово, заметил:

— Жду не дождусь, как натянуть на себя эти шмотки. Открою-ка я его, пожалуй. Кто мне что скажет? Вещи-то мои...

— Да оставь ты мешок в покое. Нам скажут, когда одеваться. Не то еще нарвешься на неприятности, Пьер. А на фиг они нам, неприятности...

Он согласился и отошел от решетки. Луи Дега посмотрел на меня и сказал:

— Ну что, последняя ночка, малыш? А завтра — прощай, прекрасная Франция?

— У прекрасной Франции совсем не прекрасные законы, Дега. Возможно, нам доведется попасть и в другие страны, пусть не такие прекрасные, но зато более гуманные по отношению к человеку, что всего лишь раз оступился.

Я и не предполагал, насколько близок был к истине.

ОТПРАВКА

В шесть утра все пришло в движение. Заключенным дали кофе. Затем появились охранники. Сегодня они были в белом, но с револьверами, впрочем, не расставались. Безупречно белые мундиры и пуговицы, сверкающие как золото. У одного на рукаве было целых три золотые нашивки.

— Этапники! Выходить в коридор по двое! Каждый со своим мешком, на бирке есть имя. Взять мешок и стать спиной к стене, мешок держать перед собой.

Минут через двадцать все мы выстроились в коридоре, поставив мешки у ног.

— Раздеться! Скатать одежду, завернуть в куртки и связать рукава! Вот так. Эй, ты, там, собери узлы и закинь в камеру!.. Теперь одеваться — сперва кальсоны, майку, штаны, потом куртки, носки, ботинки... Ну вот. Все одеты?

— Да, господин надзиратель!

— Так. Хорошо! Вынуть из мешков шерстяные свитеры, на случай дождя или холода. Мешок через левое плечо и по двое — за мной!

Через два часа во дворе уже выстроились восемьсот десять заключенных. Затем выкликнули сорок человек, в том числе меня, Дега и еще троих, совершивших ранее побег, — Жуло, Гальгани и Сантини. Нас выстроили в четыре ряда по десять человек в каждом. К каждой такой колонне приставили по охраннику. Ни цепей, ни наручников. В десяти метрах впереди, развернувшись к нам лицом, шли жандармы. Так и пятились с ружьями наперевес.