Папийон - Страница 13

Огромные ворота отворились, и колонна медленно пришла в движение. На выходе из крепости к охране присоединилось подкрепление — жандармы с автоматами, держались они метрах в двух от нас и старались попадать в ногу. Еще целая орава жандармов сдерживала огромную толпу зевак, собравшихся поглазеть на нас. Где-то на полпути к бухте я услышал тихий свист из окон одного дома. Поднял глаза и увидел в одном окне мою жену Нинетт и моего друга Антуана Д., а в другом — Паулу, жену Дега, и его приятеля Антуана Жилетти. Дега тоже заметил их. Так мы и промаршировали, не сводя глаз с этих окон. Это было в последний раз, когда я видел свою жену и Антуана — он погиб несколько лет спустя при воздушном налете на Марсель. Никто не произнес ни слова — и на улице, и в колонне полное молчание, разрывающее сердце. Даже охранники и жандармы не решались нарушить его — каждый знал, что эта тысяча с лишним человек навсегда уходит из прежней своей жизни.

Мы поднялись на борт. Первые сорок человек, в числе которых был и я, погрузили на самое дно трюма, в камеру с толстыми решетками. На ней висела табличка: «Отсек № 1. 40 человек спецкатегории. Строгое непрерывное наблюдение». Каждому выдали скатанный в рулон гамак с колечками, с помощью которых его можно было подвесить к стене. Внезапно кто-то схватил меня за руку. Жуло! У него уже был опыт — десять лет назад ему довелось проделать точно такое же путешествие. Он сказал:

— Быстрей сюда. Ставь мешок там, где будет висеть гамак. Это хорошее место, возле иллюминатора. Сейчас он задраен, но, когда выйдем в море, его откроют, и в этой клетке будет чем дышать.

Я познакомил с ним Дега. Мы сидели и болтали, как вдруг к нам подошел какой-то тип. Жуло вытянул руку, преграждая ему путь, и сказал:

— Не смей соваться в этот угол, если хочешь доплыть живым. Понял?

— Да, — ответил тип.

— И знаешь почему?

— Да.

— Тогда отваливай.

Парень ушел. Дега был в восторге, видя, как нас боятся.

— Да, ребята, пока вы со мной, можно спать спокойно! Путешествие длилось восемнадцать дней. За все это

время было только одно происшествие. Как-то ночью «ас разбудил дикий, нечеловеческий крик. Нашли труп с торчавшим между лопатками длинным ножом. Парня проткнули насквозь, снизу вверх, через гамак. Чудовищное оружие, длина лезвия сантиметров двадцать, если не больше.

Со всех сторон тут же слетелись охранники и через решетку направили на нас свои ружья и револьверы.

— Всем раздеться! Живо! Живо!

Поняв, что предстоит шмон, я наступил босой ногой на скальпель, перенеся всю тяжесть веса на другую, чтобы не порезаться. Охранники ворвались в камеру и начали перетряхивать все, от ботинок до одежды. Перед тем как войти, они оставили оружие снаружи и заперли двери. Правда, через решетку нас держали под прицелом другие.

— Кто шевельнется — покойник! — предупредил старший.

Во время обыска они обнаружили три ножа, два длинных заточенных гвоздя, штопор и золотой патрон. На палубу выволокли шесть человек, как были, в чем мать родила. Охранники столпились на одном конце палубы. В середине стоял Барро и прочее начальство. Напротив выстроились в ряд по стойке смирно шестеро голых мужчин.

— Это его! — Один охранник указал на владельца ножа.

— Верно, мой.

— Прекрасно, — заметил Барро. — Дальше он поедет в отдельной камере под машинным отделением.

Остальные тоже признали, что найденное оружие принадлежит им. И каждого увели вверх по трапу в сопровождении двух охранников. На палубе остался один нож, один золотой патрон и всего один человек. Он был молод, лет двадцати трех — двадцати пяти, сложен как атлет, с красивыми синими глазами.

— Твой? — спросил надзиратель, указав на патрон.

— Да, мой.

— Что в нем? — спросил Барро, взяв в руки патрон. — Триста фунтов стерлингов, двести долларов и два

бриллианта по пять каратов каждый.

— Прекрасно, проверим... — Он открыл патрон. Вокруг него столпились люди, и мы ничего не видели. Но слышали, как Барро сказал:

— Все верно. Имя?

— Сальваторе Ромео.

— Итальянец?

— Да, господин.

— За патрон тебя наказывать не будем. Накажем за нож.

— Прошу прощения, но нож не мой.

— Ври, да не завирайся, — сказал один из охранников. — Я нашел его у тебя в ботинке.

— Повторяю — не мой.

— Выходит, я лгу, так?

— Нет, Вы просто ошибаетесь.

— Если, не хочешь, чтоб тебя засадили в карцер, а ты там живьем сваришься, потому как он под котлом, говори, чей нож!

— Не знаю.

— Нож нашли у него в ботинке, а он, видите ли, не знает! Пусть не твой, но ты должен знать чей. Говори!

— Не мой. А чей — не скажу, и все тут. Я не доносчик. Что я, заодно с вами, что ли?

— Надеть на него наручники! Сейчас мы тебе пропишем!

Два офицера, капитан корабля и начальник конвоя пошептались между собой. Затем капитан отдал какое-то распоряжение боцману, тут же отправившемуся на верхнюю палубу. Через несколько секунд появился моряк-бретонец, настоящий гигант. В одной руке он держал деревянное ведро с морской водой, в другой веревку толщиной с руку в запястье. Заключенного привязали к нижней ступеньке лестницы и поставили на колени. Матрос обмакнул веревку в ведро, а затем изо всей силы стал хлестать беднягу по спине и заднице. На коже выступила кровь, но несчастный не проронил ни звука. Гробовое молчание нарушил крик из камеры:

— Вы, сволочи, ублюдки, убийцы поганые!!!

Казалось, только того и ждали заключенные, чтобы разразиться криками: «Убийцы! Свиньи! Скоты!» И чем дольше нам угрожали ружьями, тем громче ревели мы, пока наконец капитан не скомандовал: